ПАВЕЛ РУДНЕВ

театральный критик

 

На днях случился второй эскиз нашей документальной лаборатории в Музее истории ГУЛАГа – «Метео-чёртик. Труды и дни». Женя Беркович поработала с удивительным материалом – дневником бывшей узницы Карагандинского лагеря Ольги Раницкой. Запутавшаяся в своих любовных связях женщина, вдова расстрелянного партийного работника, была осуждена по мнимому оговору в шпионаже. Раницкая работала в лагере на метеостанции и компенсировала годы несвободы в заочном диалоге со своим сыном-подростком. Она рисовала для него наивный дневник, где в жанре тогда еще не изобретенного графического романа рассказывала сыну о повседневности лагеря, ни разу не породив ни злобы, ни яда по поводу своей участи. Рисовала и сочиняла наивные двустишия, почти балаганные вирши. Примитивистское искусство позволяло узнице сохранить себя и свою любовь к сыну.

 

В эскизной постановке Беркович играют актрисы, они мотают из проволоки фигурки милых чертенят, превращая зловещее в домашнее, в оберег, в родного домового. Раницкая родилась до революции, в начале века и, очевидно, хорошо помнила дореволюционную культуру, где чертик был атрибутом Серебряного века, а его прозвище писали через ять. Тексты из книжечки, изданной музеем истории ГУЛАГ и воспроизводимой в эскизе на экранах, актрисы пропевают в фольклорной манере, в ритме колыбельной. В женщине, ведущей диалог с ребенком, воскрешаются элементы народной культуры, спасительное архаическое сознание. В 1941 году, сочиняя книжечку, Раницкая обратилась от ужаса, от тоски к миру собственного детства как к объекту спасения. Актрисы собирают по сцене подручные материалы и в течение показа строят уютный и нежный мир вокруг бараков (они собраны из архивных папок с делами узников Карлага): так женская рука вопреки всему пытается насытить даже неприглядный мир уютом, покоем и комфортом (художник Ксения Сорокина). Зрителя пронзают то волны домашней нежности, то волны жуткого одиночества и тоски, в сущности очень отчаянного мотива для одностороннего тайного тюремного творчества.

 

Параллельно рассказывается история обретения дневника и история дела Ольги Раницкой. Чудом сохранившийся дневник размером в ладонь был обнаружен и опубликован в 2010-е журналисткой «Новой газеты» Зоей Ерошок, она же разыскала все обстоятельства темы, реконструировала судьбу своей незнаменитой героини. Мелькают детали дела, протоколы допросов, пути обнаружения информации о Раницкой. Все это - для того, чтобы сквозь скупые протокольные записи сталинской эпохи, не щадившей человека, проступила еще одна жуткая правда, которая окрашивает дневник в совершенно иные тона: Раницкая рисовала метео-чёртика и не знала, что сына в живых уже нет. Он в 16 лет повесился, затравленный одноклассниками, которые припоминали мальчику об участи его матери.

 

Театр сделал свое дело: в тонкой и деликатной работе Жени Беркович нам рассказана трагическая история одного человека, одной семьи. Помыслить, вообразить сотни тысяч замученных в сталинских лагерях невозможно. Но театр может персонализировать одну судьбу, и масштабы катастрофы будут рельефны.

На обсуждении выяснились еще подробности. Театральный критик, журналистка «Новой газеты» Елена Дьякова рассказала, что в вечер 15-летия газеты Зоя Ерошок показала Михаилу Угарову дневник, заинтересовала его, Угаров сказал, что это надо ставить в Театре.doc. В эту же ночь Михаил Юрьевич скончался. Поэт Евгений Бунимович рассказал, что показывал дневник и Елене Греминой. Теперь нет ни Угарова, ни Греминой, ни Ерошок, а Женя Беркович по сути сегодня воплотила их замысел.